на фронте много рисовала и вела дневники, которые были изданы в 60-х..
ее фронтовые рисунки были приобретены Третьяковской галереей..
дневники можно почитать на сайте прожито..
а здесь - воспоминания об Урановой поэта Николая Тихонова..
последняя запись в мае 1945-го:
Мне очень везёт! Нашла попутные машины из медсанбата; [их] будут посылать за легкоранеными в тыл на 120 километров. Группы выздоравливающих остались за Ней-Руппином в Шенеберге, их надо оттуда вывозить. Другие машины пойдут за горючим — словом, надо торопиться! Ведь еще два-три дня — и вся эта людская лавина исчезнет навсегда, как призрак. Договорилась с начальством и с шофером Харченко. Еду с его машиной. Весенний солнечный день. На небе ни облака. Едва мы успели выехать на главное шоссе, как увидели картину, которая навсегда останется в моей памяти.
По обеим сторонам шоссе ослепительным бело-розовым цветом буйно цвели груши и яблони. По шоссе и ближним дорогам на несколько километров вперед тянулся и уходил за горизонт длинный поезд из повозок и экипажей, битком набитых гражданским немецким населением.
Это те немцы, что бежали от наших наступающих войск из Восточной Пруссии на Одер, с Одера еще дальше на Запад и, наконец, на Эльбу. Очутившись теперь между двумя армиями — советской и американской — они ринулись обратно на свои пепелища. Бесконечные колонны этих кочевников медленно двигались по всем дорогам Германии. Чего только, каких только экипажей здесь не было!
Огромные колымаги, сколоченные из нетесаных досок, покрытые коврами, тряпьем и вмещавшие в себя целый дом с людьми и обстановкой, простые телеги, брички, двуколки, автомашины, которые тащились лошадьми, допотопные тарантасы, лакированные черные коляски с желтыми спицами колес, тракторы с привязанным к ним грузовым транспортом и, наконец, золоченые кареты 19 века — все это двигалось на конях, волах, коровах, [иногда просто] люди впрягались и на себе волокли жалкие остатки своего имущества.
Обгоняя огромную колонну немцев, шли другие толпы людей, шли тоже измученные, но ликующие и восторженные. Это были военнопленные, совсем недавно выпущенные из всех лагерей. Они брели пешком, имущество, детей и больных везли на самодельных тележках или точках.
Я видела флаги: польские, итальянские, французские, сербские, голландские, норвежские — люди многих национальностей шагали в эти дни по германским дорогам, покрытым подвигами, страданиями и героизмом советских воинов.
И, наконец, видна еще новая и какая-то угрюмая людская лавина, которая понуро бредет и местами вплетается в общую массу. Это пленные немцы. Их — тысячи. Они идут большими партиями или группами по нескольку сот человек, иногда даже без охраны, неся высоко впереди белый флаг. Их солдатская одежда еще пропитана дымом и порохом вчерашнего боя, еще не отмыты от оружейного масла их черные руки, лица мрачны и сосредоточены.
Но вдруг вся толпа расступается, теснится к обочинам дороги. Крики, шум, сумятица. По освобожденному шоссе мчатся на машинах победоносные советские войска. Ветер развевает красные полотнища боевых знамен. Ослепительное солнце заливает все это людское море. Лепестки яблонь, как белый снег, кружатся в воздухе.
Мы у великого исторического рубежа.
